Книга жизни [сборник] - Владислав Иванович Авдеев

Но сейчас вдруг подумала: «Был бы у меня мужчина, они не посмели бы так делать».

Хотя что мог сделать в такой ситуации мужчина, не представляла. Но слова про мужчину как-то приободрили – поверилось, что данное положение не вечно.

Вечером, войдя в подъезд, прислушалась. Но наверху, да и во всем подъезде, стояла тишина, лишь из-за дверей доносились приглушенные голоса жильцов.

Кира Саввична, стараясь ступать неслышно, что было трудно сделать при ее полном теле, поднялась на пятый этаж.

Все было спокойно, не скрипнула ничья дверь.

Но только Кира Саввична, пыхтя и отдуваясь, подошла к своей двери, как из квартиры справа выскочил мужчина лет сорока, на высоком худом теле болталась выцветшая синяя майка, черные трико пузырились на коленях. Мужчина прижал Киру Саввичну к стене и, бесстыдно хватая за груди, быстро заговорил, дыша перегаром в лицо:

– Хочешь ведь, хочешь. По глазам вижу, что хочешь. Ну скажи, хочешь?

Кира Саввична, потратившая все силы на взятие пятиэтажной высоты, не могла оказать жилистому соседу никакого сопротивления…

На ее счастье, из квартиры слева вышел Николай, молодой, атлетически сложенный, он легко оттолкнул от Киры Саввичны назойливого мужчину:

– Петрович, ты опять за свое?

– Да ты, Коль, не подумай чего, мы любя, – оправдывался Петрович и вдруг радостно воскликнул: – Посмотри, я, как и ты, тоже под бобрик подстригся. Как, похожу на нового русского? Мне бы еще куртач, как у тебя, завести.

– Походишь, походишь, – снисходительно сказал Николай и предупредил: – Больше не насильничай.

Остальное Кира Саввична слышала уже через дверь:

– Да разве я насильник? Я просто, Коля, хочу ежедневными ласками возбудить ее, чтобы она сама упала к моим ногам, как перезрелая груша. А я еще посмотрю, есть мне ее или нет. Хотя, честно сказать, вот таких жопастых обожаю. Моя в девках такая же была, честное слово, да вот от злости высохла. Хоть с пивом употребляй.

– Сам довел…

Они говорили что-то еще, но Кира Саввична не слушала, сбросив туфли, она прошла в комнату, на ходу снимая потное, тесное платье, и плюхнулась в широкое кресло. Плюхнулась и устало закрыла глаза.

И совсем не было заметно, что действия Петровича как-то обидели, взволновали ее.

Петрович стал приставать к ней с весны, с той поры, как его жена Анна, худющая и презлющая, переехала с дочерью на дачу. Анна каждое лето жила на даче с мая по октябрь, торговала зеленью, овощами и на лето забывала о муже, который, в свою очередь, старался не появляться на даче. Зимой Анна неизменно устраивалась в ЖЭУ дворником.

Петрович, оставшись один, уже на следующий день остановил Киру Саввичну на площадке, прижал к стене и сказал:

– Ты живешь одна, и, наверняка, хочешь, но сразу отдаться тебе стыдно. И я тебя уважаю за это. Уважаю и подожду. А пока я тебя ежедневно буду ласкать, чтобы дошла до кондиции.

В тот первый раз, вырвавшись из его рук, Кира Саввична проплакала весь вечер. И один ли Петрович был причиной ее слез?

В школе Кира ничем не отличалась от подружек, может, большей усидчивостью, благодаря которой всегда была в числе лучших учениц. Легко поступила в институт, там и влюбилась. Влюбилась страстно, всей душой… Игорь и стал ее первым мужчиной. И каково же ей было узнать, причем удостовериться лично, что Игорь, кроме нее, занимается любовью с ее лучшей подругой и сокурсницей Леной. Кира в тот вечер, в ту бессонную ночь, чуть с ума не сошла.

А днем, встретив улыбающегося Игоря в коридоре, стройного, с длинными вьющимися волосами, неожиданно для себя набросилась на него, буквально измолотила кулаками его девически красивое лицо и, как оказалось потом, даже сломала ему нос.

В институте ее оставили, ведь она шла на красный диплом. Но на вечера Кира перестала ходить, сидела в общежитии или уходила в читальный зал.

Закончила институт с красным дипломом, а тут новое время требовало хороших экономистов, и вскоре Кира уже работала в одной престижной фирме.

Вроде все складывалось хорошо, но было одно но… Если в институте, обидевшись на всех и на вся, она полностью отдалась учебе – это была ее защита от всего мира, который способен причинять лишь боль, – то, казалось, теперь-то, выйдя из стен института, можно зажить по-иному, свободнее. Но Кира по инерции все так же просиживала над книгами по специальности, почти не выходила из дому, и потому у нее не было подруг, а на работе ее строгий, деловой вид – защита от того мира – отпугивал желающих пофлиртовать.

Дом – работа – библиотека… Этот малоподвижный образ жизни привел к тому, что Кира, под обреченное «ну и пусть», очень располнела.

Так и жила, а уже не за горами было тридцатилетие.

Петрович был первым мужчиной после Игоря, обнявшим ее. Потому и плакала, что может привлекать внимание лишь таких, как он, плакала о своей неудавшейся жизни.

Защиты от Петровича искать было не у кого, не в милицию же заявлять, это в Америке даже за слово можно привлечь как за сексуальное преследование, а у нас, при тотальном беспределе, кто будет заниматься такими пустяками – пустяками с их точки зрения.

И она выбрала свой способ защиты – безразличие. Смотрела на Петровича, когда он тискал ее, глазами коровы, которую ведут на убой, а она, знай, жует свою жвачку.

Конечно, мелькала мысль, и не однажды, попросить ребят из охраны фирмы, чтоб попугали Петровича. Не просила лишь потому, чтобы не нарушить то защитное поле строгости и деловитости, которое окружало ее на работе, спасало от всяких панибратских поползновений по отношению к ней.

В этот вечер ей снова вспомнились слова, что сказала женщина на остановке, и Кира Саввична несколько раз, словно молитву, повторила:

– Был бы у меня мужчина, Петрович не осмелился бы ко мне приставать…

И, произнося эти слова, Кира Саввична почувствовала, поняла, что Петрович не вечен, не вечно это унижение, и что будь у нее мужчина, все бы изменилось…

Уже в кровати, засыпая, снова подумала: «Был бы у меня мужчина, никто бы никогда не осмелился меня обижать».

Обычно на работе женщины пили чай, вели бесконечные беседы, бегали из кабинета в кабинет, а Кира Саввична, как заведенная, работала от звонка до звонка и даже приходила в субботу. В разговорах она не участвовала, а только слышала, о чем говорят, да и то обрывки. А говорили женщины в этот день о заброшенном доме, который уже год как стоял без жильцов, находился он рядом с домом Киры Саввичны, и она невольно прислушалась:

– Наконец-то